Колдуны

Сама внешность колдуна, строгая и внушительная, очень напоминает старый дуб. Суеверный страх перед колдунами покоится на обще народном убеждении, что все они состоят в самых близких отношениях с нечистой силой и что черти не только исполняют все их поручения, но даже надоедают, требуя для себя все новой и новой работы.


Волхвы

Волхвы - «Старые старики, сивые бороды и волхвиты на улицу выходили» (Смол.); «Этот рыжот мужик ведь волхит, страшной волхв» (Перм.); «Затмение бывает оттого, что какой-то волхид снимает Луну с неба и ворожит» (Томск.)', «Старуха-та эта, бают, волхитка; присучить ли кого или порчу посадить, чтобы человек икал, уж на это у ее дело е» (Перм.) «Волхвы у нас есть: Паланея, бабка Маша. Могут отнять у коров молоко» (Новг.),

По В. Далю: «Волхв, волх (стар.) — мудрец, звездочет, астролог: «Волховать, волошить» — «волшебничать, волшебствовать, колдовать, чаровать, кудесить, знахарить, гадать, ворожить, ведьмовать, заговаривать, напускать, шептать».

По определению В. Н.Татищева, волхв «иногда то самое значит, что ныне философ или мудрец»; кроме того, разумеется какие-либо действа или провещания через Дьявола произносят, о каковых яко в Библии, тако в светских историях довольно прикладов находится». Ворожба, считает В.Н.Татищев, «есть простая или глупая, другая злостная и паче безумная, но обоих начало суеверство» .

Волхв ~ кудесник, обладающий многообразными знаниями и способностями: он знает прошлое и будущее, властен над стихиями («снимает» Луну), «портит», насылает несчастья и болезни или, напротив, оберегает, избавляет от порчи и колдовства. Приблизительно так же характеризуется и волхитка.

В заговорах волхв, волхвица — обычно источники опасного влияния и перечисляются среди тех наделяемых сверхъестественными способностями людей, от которых «ограждаются

Из Восточной Сибири сообщали, что накануне Крещения, оберегая скот от волхитки, крестьяне писали мелом «кресты» на дверях скотских дворов. «В Великий четверг крестьяне запирают свой скот и тщательно берегут его от волхидов. Несмотря на эти предосторожности, последние все-таки часто, будучи невидимы, успевают остричь лоб у овцы или подоить чужую корову, отчего скотина портится» (Енис.) «Волхвы приходят на Чистый четверг, на Егорий, на Ивана, на Пасху» (Новг.); «Волхида, то есть человека, умеющего наговаривать, знают далеко в окрестности и часто приезжают к нему по делу из дальних местностей. Обыкновенно волхидов недолюбливают и побаиваются, но

Волхв — одно из древнейших названий кудесника, «сильного» ведуна. Напомним, что, согласно Святому Писанию, волхвы приносят дары младенцу Христу; в то же время Симон-волхв ~ антитеза Спасителю. В летописи волхв — провидец, предсказывающий гибель князю Олегу: «Под 912 годом летописец рассказывает о чудесной смерти Олега по предсказание волхва и замечает: „се же есть дивно, яко от волхования сбывается чародейство"» <Рязановский, 1915>.

Наделяемые многообразными способностями волхвы, кудесники (возможно, своеобразные жрецы языческих божеств, хранители тайных знаний, гадатели) были «колдунами особого ранга», влиявшими на государственный и общинный быт. «Волхвы в особенности обладали тайнами воды, так же как и растительности. По суеверию народному, они чародействовали не только над водой, но в реках. Грамотные предки наши даже в XVII в. рассказывали с полной верой -- старую легенду, как будто бы старший сын мифического Словена назывался Волхом, чародействовал в р. Волхове, и залегал водный путь тем, вторые ему не поклонялись. Далее, волхвы могли приводить в движение воздух, давать волшебное, чародейское направление ветрам, ведунством своим по ветру лихо насылали...» <Щапов, 1906>. В некоторых случаях как волхвы воспринимались и князья. Так, считали. что князя Всеслава Полоцкого мать «родила от волхвования» и волхва навязали ему на голову науз (волшебный узел), наделив князя сверхъестественными способностями (к оборотничеству и т.п.) <Сумцов, 1890>.

Образ князя-волхва, предводителя дружины, всесильного колдуна, оборотня нашел отражение в былинах. В былине о Вольге (Волхе) Всеславьевиче он. воин, богатырь, оборачивается то щукой, то волком, то птицей.

Волхвы, кудесники еще длительное время после принятия христианства имели влияние на народ. В XI—XII вв. на Руси вспыхивали восстания под предводительством волхвов, в том числе вызванные теми или иными стихийными бедствиями, причины которых, по убеждению народа, могли прозреть и устранить волхвы.

Под 1024 г. в летописи рассказывается о появлении во время голода волхвов в Суздале «по дьяволю наущенью и беснованыо», которые избивали стариков, державших, по их словам, урожай. Князь Ярослав казнил их, говоря, что Бог за грехи наводит бедствия, «а человек не весть ничтоже». Под 4071 г» содержится целый ряд рассказов о волхвах. «Волхв прельщен бесам, пришел в Киев, пророчествуя, что Днепр потечет вверх, а Русь поменяется местами с Грецией» Невегласы (невежды. — М. В.) послушали его, а верные смеялись:

„Бес тобою играет на пагубу тебе". И, действительно, в одну ночь он пропал без вести...» По Уставу святого Владимира церковь преследовала всякие виды волшебства, «хотя и не смертною казиию; иногда, впрочем, она даже брала их (волхвов. — М. В.) под свою защиту (Серапион Владимирский). Их более преследовала светская власть за совершение уголовных дел и за возмущение народа» <Рязановский, 1915>. Постепенно роль «волхвов и кудесников» становится менее значимой (все более сосредоточиваясь в сфере частной жизни), однако историко-литературные памятники продолжают упоминать о волхвах вплоть до XVIII в.

В 1689 г. в Приказе Розыскных дел допрашивался «волхв Дорофейка», который показал, что стольник Андрей Безобразов просил его «напустить по ветру на великих государей, чтоб они были к нему добры». «Волхв Дорофейка объявился нижегородским посадским, ремеслом коновал и рудомет, умеющий бобами ворожить, и на руку людей смотреть, и внутренние болезни у взрослых и у младенцев узнавать, и лечить шептами, — и показал, что-де его научил этому ремеслу нижегородский коновал Федор Бобылев. О найденных же в его сумках бобах, травах и росном ладане Дорофейка показал, что бобами он разводит и угадывает, а ладаном оберегает на свадьбах женихов и невест от лихих людей — от ведунов; а траву богородицкую дает пить людям от сердечной болезни, без шептов; а рвет-де тое траву летом в Рождество Иоанна Предтечи с шептами: „К чему ты, трава, годна, к тому будь и годна"... При этом Дорофей добавил: „Он жеде и зубную болезнь лечит, и щепоту и ломоту уговаривает и руду (кровь) заговаривает". Сознавшись под пыткой, что он царя Петра Алексеевича видел и стихи „о назначении тоски по Андрее Безобразове по ветру пустил" волхв (вместе со стольником) был казнен» <Труворов, 1889>. Нельзя не заметить, что «волхв Дорофейка» в этом «государственно важном деле» характеризуется в общем-то так же, как колдун деревенских поверий XIX—XX вв. «Стихии же представляют собою заговор.

Название «волхв» было усвоено, сохранено и некоторыми раскольничьими сектами: родоначальников людей Божиих, Данилу Филиппова и Селиванова, зарод «положительно признавал „великими волхвами"». Появление «великих волхвов» сопровождают стихийные бедствия и потрясения. Они наделяются Голдовскими способностями» даром пророчества и провидения; они не только посредники между Богом и людьми, но и воплощение Бога на Земле — в облике великих волхвов проглядывают черты наделяемых особым могуществом и влиянием волхвов-кудесников Древней Руси: «антропоморфическая апотеоза людей, особенно вещих, каковы волхвы и богатыри, весьма обыкновенна как в славянской, так в особенности в финской и даже отчасти в татарской мифологии. По языческому верованию восточных славян, веривших в оборотней всякого рода, всякий великий волхв мог „сесть в боги", и невегласи, т. е. невежды с злоной верой баснословили даже в XVII в. будто старший сын мифического Словена сел в боги...» <Щапов, 1906>.

Волхв — название кудесника, употребляемое в летописях, в книжной, письменной речи, является также народным, распространенным во многих районах России. В то же время это название сохраняет оттенок некоторой торжественности, загадочности, связывается с особыми, «книжными» способами колдовства, с «волхованием по книгам волховным», с колдовскими «словами-волховами»: «Как на то была старушка догадлива, /А хватала свою книгу волховную. /А смотрела, волховала в книге волховной» (ПЕЧ.). Волхв, волховит обозначает «сильного», овеянного ореолом летописной таинственности колдуна я часто звучит не в обыденной, а в ритуализованной, оформленной по определенным правилам речи — в приговорах, заговорах, а также в былинах.

Волшебники


Волшебники - Как правило добрые носители магии.

«У царя дочь умерла, волшебница, никто нейдет ее хоронить» (Ряз.). Названия «волшебник», «волшебница» (однокоренные с «волхв») имеют несколько «книжный» оттенок и в обыденной речи крестьян встречаются нечасто. Они более употребительны в сказках, в особенности в тех, которые подверглись литературной обработке.

Рассказ «О волшебнике Демиде», записанный в Туле, сложился, по мнению собирателя, «в среде оружейников и мещан». Знающийся с нечистой силой Демид напоминает колдуна крестьянских поверий. Тем не менее он старается служить Богу и людям. Характеристика его двойственна, как, впрочем, и восприятие крестьянами некоторых особо «сильных» волшебников, которые могут быть «от Бога»: тульский мещанин Демид, охотясь, встречает в поле старого-престарого человека, уговаривающего Демида отдать ему душу. «С этих пор у его завязалась самая крепкая дружба-любовь с нечистой силой, которая натчила его многим чародействам и волшебствам, навозила ему так много золота, того целый двор был засыпан и полон этим добром. При всем том он был так недр и милостив, что всех и каждого наделял золотом. <...> При конце жизни Демид построил Никольскую церковь (около Демидовской улицы) и решился выстроить золотую церковь; если Бог не простит греха; но Бог простая его, и ему не пришлось выстроить золотую церковь. После смерти его положили в большой чугунный гроб и повесили его на цепях в огромной подземной пещере под выстроенной им Никольской церковью. Этот гроб висит там и доселе. После смерти его некоторые будто бы отыскали подземный ход от его дома в том месте, где теперь находится Демидовская улица, хотели было Туда проникнуть, по никак не могли: дул до того сильный и пронзительный ветер, что .Даже невозможно стоять на ногах. Пытались также пройти туда с крестным ходом; но и тут тоже неудача, явилось много духов, которые совсем не допустили до этой пещеры... Вообще о Демиде и его деяниях рассказывают много. Так Христо - рождественская церковь в Туле, которая прежде была освящена во имя Николая Чудотворца, и теперь по-старинному называется Николою Богатым. Такое название, как рассказывают, она получила оттого, что близ этой церкви жили Демидовы, которые славились своим богатством...»

Часто волшебники и волшебницы состояли на службе у королей и были главными советниками правителей, а так же местными учеными которые больше всех знали, и к которым все время шли за советом. Как правило люди очень образованные, много путешествовавшие и повидавшие много стран.
--------------------------------------------------------------------------------------------------
Некроманты

Некроманты самые страшные и злые черные маги , умершие и вновь ожившие потому что их души не принял ад. (по анологии с зомби)

Некромант имеет способность воскрешать мертвых, именно поэтому видимо в легендах замки некромантов охраняли полчища оживших мертвецов, зомби и охранные заклинания черной магии. Магия некромантов в той или иной степени сильно связана со смертью. Это даже видно из названия этих магов - "некро" в переводе с латыни "мертвый". Но магия некромантов не обязательно должна нести только смерть. Если у некроманта хорошее настроение он способен принести и исцеление и помощь кому бы то нибыло. Правда никто не застрахован от того, что после этого, некромант не встребует с вас ТАКУЮ плату, за которую вы пожалеете что остались живы.

Некроманты редко встают на сторону других существ, да и их редко об этом просят. Жизнь некроманта не заключается в высасывании энергии из других существ, это всего лишь , одна из его многих "способностей", которая помогает ему восстанавливать энергетический запас и силу. Энергия же "других"- энергитически сильных существ - вот , что ему нужно. Тем самым он становится охотником на охотников. Некроманта вполне можно назвать энергетическим вампиром.
----------------------------------------------------------------------------------
Чародеи


В.Даль определяет чародея как человека, "напускающего мару, мороку" "Чародеять" - творить чары, волховать, кудесить, колдовать.ю знахарить.
Одно из толкований слова чародей предложено Б.А.Рыбаковым, который полагает, что чародеянье как способ колдовства восходит к магическим действиям над чарой - сосудом; позднее название колдовских действий "чародеянье" получило более широкое значение "колдовства вообще"
Слово чародей видимо синонимично наименованиям колдун, волхв, в обычной крестьянской речи имеет несколько книжный оттенок.
От злого чародейства помогает молитва или "добрый" заговор.
----------------------------------------------------------------------------------
Чернокнижники

Чернокнижники - в общем редкое в устной речи название колдующих людей. В сургутском крае считали, что чернокнижника можно узнать по внешнему виду - "такой колдун не стрежет ногтей, не чешет волос, не молиться Богу". Заговоры чернокнижников действуют год, их "подновляют" в Христову заутреню (нужно молча, не оглядываясь, прочесть все заговоры); если же в это время тронуть чернокнижника и сказать "Христос Воскрес!" - то он упадет мертвым.

В европейском же фольклоре - чернокнижниками называли попросту "Начитаных" колдунов. Как правило у них были большие библиотеки книг по магии. Чернокнижники чаще всего были злыми и приносили людям вред с помощью вызванных бесов или демонов. Не редко заключали договор с дьяволом.
-------------------------------------------------------------------------------------

Шаманы

Шаман - у некоторых народов севера, сохраняющих веру в духов и возможность ритуального общения с ними служитель культа: шаман, способен приводить себя в состояние экстаза. . Слово "шаман" переводится с тугусского как возбужденный трансовый человек. У тюркоязычных народов Сибири эта профессия называлась кам, отсюда слово "камлать". У ненцев - тадибей, у бурятов - бо, у якутов - ойуун, юкагиров - альма и т.д.

Ритуальные действия профессиональных трансовых специалистов - камлание или шаманство состоит в том, что шаман одевает специапьныей костюм, делает специальный для данного ритуала грим и взяв необходимые принадлежности условным сигналом собирает своих соплеменников. Разведя специальный костер, шаман, как правило, располагает всех вокруг огня. Произнеся положенную для данного ритуала речь, он после, принесения жертвы начинает плясать, петь и ударять в бубен. При этом его пляска носит особый трансогенный ритмичный характер. Язык танца - ритм осуществляется специальным потряхиванием различных предметов на одежде. Ритм потряхиваний выдерживается за счет прыжков и своеобразных приседаний и усиливается исступленными выкриками и ударами в бубен. Постепенно ритм голоса, потряхиваний и бубна возрастает. Шаман начинает окуривать из костра соплеменников наркотическим дымом, который образуется в костре от специальных трав и сухих грибов, брошенных в огонь заранее. Постепенно все втягиваются в шаманский ритм и вначале шаман, а потом и все, без исключения, присутствующие входят в галлюциногенный экстатический транс. Далее в зависимости от назначения ритуала, начинается безумный трансовый обряд -лечебный, воинский, промысловый, тотемический, религиозно-мифологический и т. д.

Центральным моментом любого вида камлания является момент вступления шамана в контакт с духами. Мистическая способность шамана вступать в контакт с духами земли и неба вызывает у соплеменников суеверный страх и веру в могущество шамана. Иногда духи как бы вселяются в шамана и тогда он говорит их языком, но чаще шаман просто ведет с ними переговоры, уговаривает их или воюет с ними и изгоняет их из данного человека, помещения или места. Обряд может длиться от нескольких часов до нескольких суток непрерывно, поэтому шаман в конце обряда сконцентрировавшись на одной главной мысли впадает в глубочайший транс полуобморочного типа с полной потерей сознания и падением в конвульсиях на землю. Начинается его мистическое путешествие в мир иной - под землю или по небу. В этом путешествии шаман обязательно побеждает духов и различных мистических существ иного мира, достигает цели обряда и с победой возвращается опять на землю, то есть открывает глаза и обретает сознание.

ДРЕВНЯЯ СИБИРЬ

Считается, что сибирские шаманы обладают сверхъестественными способностями - могут предвидеть, прорицать и предсказывать, могут вселяться в других людей или животных (чаще орла), могут совершать чудесные исцеления, оживлять умерших и др.

Главным секретом шамана считается его таинственное мистическое наследство - некая безумная непреодолимая сила -желание, которая вселяется в него в молодости по наследству от предков, иногда эта сила имеет форму духа-покровителя, но чаще она формы не имеет.

ДРЕВНЯЯ ЧУКОТКА И АЛЯСКА

Наиболее распространенным видом трансовой культуры на Чукотке и Аляске было использование транса в воинском искусстве, особенно при подготовке и ритуальной имитации будущего сражения.

Шамань (ангакок) были носителями всей культуры 'своего народа. Они хорошо знали воинское искусство, промысел и промысловные культовые обряды. Лечение, методы управления погодой, способы трансового воздействия на человека и животных. Шаманы умели общаться с природой непосредственно и могли многое предсказывать и предвидеть.

Считалось, что весь мир населен духами, поэтому общение с духами и есть профессия шамана. По верованиям древних чукчей и эскимосов у всех природных явлений и объектов есть их хозяева - духи, поэтому для достижения любых целей, будь-то охота или лечение, необходимо было вступать в общение с духами-хозяевами.

Население считало, что в природе всем управляет некая сила - хила. Обладающий этой силой добивается успеха в своем деле, поэтому считалось, что именно шаманы обладают этой таинственной природной силой.

Костюм шамана с различными погремушками и бубном весил иногда до 30 кг, поэтому шаманы действительно были люди сильные и выносливые и могли плясать, трудиться, выкрикивать в трансе по несколько часов подряд, а при лечении, в некотороых случаях, по несколько дней, после такого лечебного сеанса шаман падал и не мог пошевелиться, находясь в полуобморочном, полутрансовом состоянии.

Люди верили, что существует "верхнее небо", куда шаман мог входить и оттуда все видеть и знать. Шаманы разделялись по своей квалификации, одни умели одно, другие -другое, но были шаманы универсалы, они могли все.

При лечении шаманы обязательно использовали транс, лечебные травы, напитки и заклинания.

АФРИКА

Используя искусство транса, древнеафриканские шаманы и жрецы могли предсказывать и управлять погодой, при необходимости вызывать дождь. Искусство транса использовалось в военном деле, магии, охоте, судебном деле, диагностике, лечении больных, гадании, предсказании, шаманском камлании, праздничных и обрядо-ритуальных процедурах, тотемизме, религии, промысловом культе, земледелии и скотоводстве, культе предков, культе животных (зоолатрии), культе местных племенных духов, богов, фетишизме, культе вождей, культе кузнецов и др. Многое в искусстве африканского транса до сих пор не разгадано, например, шаман или жрец могли в любой момент знать, где находится интересующий их человек и если даже он находится за тысячи километров, они могли без карты кратчайшим путем точно пройти прямо к нему.

Известные шаманы и колдуны проповедующие Вуду кроме того что лечить и заговаривать , прорицать, разъяснять простым людям волю небожителе или насылать порчу - готовят страшный яд - "порошок зомби" С его помощью они способны довести жертву до состояния комы, а потом вернуть к жизни, буквально вытащив человеческое тело из могилы. Лишенных памяти, эмоций и речи "живых мертвецов" они затем используют в своих целях.

ДРЕВНЯЯ КОРЕЯ

Шаманами в Древней Корее были как мужчины ("пань-су"), так и женщины ("му-дан"). Наиболее сильными шаманами считались пань-су. Обучение велось не только по наследству. Молодой шаман мог обучаться у старого искусству заклинать, колдовать, лечить, общаться с духами, проводить различные мистические церемонии и т. д. Шаманы-женщины чаще занимались камланием, гаданием, изготовлением амулетов, лечением.

Население Кореи верило, что у человека есть три души: одна умирает с телом, другая уходит на небо, а третья остается на специальной табличке, которая хранилась в семейном храме предков. Поэтому культ предков в Корее очень развит.

Корейцы верили в различных духов и мистические особенности различных гор, которые, по их мнению, оказывают сильное влияние на окружающую местность, поэтому шаманы с помощью транса находили специальные благоприятные холмы для проживания или погребения.

До нашего времени культура транса в Корее сохранилась в воинских искусствах, спорте и медицине.

История волшебников

На заре зарождения мира грубой молодежи, стремящейся к познанию колдовского искусства, настоятельно рекомендовалось проявлять осторожность при встрече с могущественными старцами. Никто не мог оспаривать власть древних колдунов. Это на себе испытал несчастный Йоукахайнен.

Да и Вяйнямейнен не был уникален для своей эпохи, ибо имена прочих колдунов гулким эхом разносились по разрозненным столетиям. Кроме Вяйнямейнена в Финляндии были и другие колдуны: кузнец Ильмаринен, который создал мельницу, вечно перемалывающую соль, зерно и золото; Лемминкяйнен, который с помощью песни обращал песок в жемчуг; а в северных владениях - колдунья Лоухи, которая (если верить преданиям) однажды украла солнце и луну и спрятала их в черные горы. По русским степям бродил воинственный Волга Всеславич, обладавший умением изменять свой облик. В Ирландии были Катбад, знавший значение каждого часа, и бард Каирпре, который скидывал тиранов с трона стихотворными четверостишиями. На острове Мэн в Ирландском море обитал Мананнан Мак Лир. Его заклинания могли поднять туман, чтобы защитить границы королевства или обратить одного солдата в целую роту из ста бойцов.

Британию называли Островом Могущественных, и не без основания. В Уэльсе проживал Талиесин, сын волшебницы Керидвен. Мат, по прозвищу Древний, слышавший в вое ветра каждое слово, произнесенное на острове, также проживал здесь, как, впрочем, и его племянник Гуидион - творец иллюзий. На закате этой эпохи появился величайший из колдунов, коронованный волшебник Мерлин.

Не все из них отличались добротой, ибо жили в жестокое время, и некоторые - наподобие злой Лоухи - посвятили себя служению темным силам. Прочие - Йоукахайнен и Гуидион - в молодости отличались беспечностью в обращении с имеющимся у них оружием. Однако лучшие из них обладали душевной широтой, не уступающей магии, и служили заступниками и наставниками народов, обитавших поблизости. Такими были старый Вяйнямейнен, мудрый Мат, добродушный Мананнан и Мерлин.

Тогдашние колдуны работали в тиши, вдали от любопытных глаз, снимая или назначая правителей. Поэтому об их поступках мы знаем только по песням и легендам. Говорят, что колдуны по желанию могли повелевать ветрами и водами, изменять орбиты движения планет, волшебным образом создавать людские поселения там, где прежде не было ни одного человека, и изменять не только собственные, но и людские тела. Они лечили и насылали болезни или уродства. Кроме того, волшебники прошлого умели предвидеть будущее.

В более поздние времена, когда подвиги первых чародеев вошли в легенды, некоторые мужчины и женщины продолжали заниматься магией. Но эти люди обитали в мире, который постепенно утратил былую невинность. Проходили столетия, и ученые, поначалу духовенство, изучали окружающий мир, открывая элементы, формы и законы бытия. Для достижения вершин первобытной магии чародеям приходилось бороться с новым установленным порядком. Подобную деятельность рассматривали как вредное и злобное занятие.

Величайшие из колдунов, например, Фауст, иногда получали титулы, которые имелись у их прославленных предшественников. Таким образом, этих людей также называли колдунами и чародеями. Последнее слово является всеобъемлющим. Так, "колдун" означает, по сути дела, "мудрый человек", в то время как "чародей" обозначает деятельность колдуна, связанную со словами или заклинаниями. Но гораздо чаще наиболее могущественные из поздних продолжателей колдовского дела назывались магами или волшебниками, то есть людьми, которые могут предвидеть будущее. Самые скромные назывались ведьмами.

В большинстве случаев те, кто преуспел в колдовской магии, теряли природную мудрость и врожденную щедрость первых колдунов. Вместо этого они становились эгоистичными искателями затерянных или скрытых сил, учеными, использующими загадочные системы и сложные, таинственные науки, чтобы проникнуть в суть мистических явлений, которые, по их мнению, считались практически недостижимыми. Эти исследователи вступали на запретную почву и многие жестоко поплатились за знания, которые обрели в своих поисках.

Однако их темные изыскания находились в невообразимом будущем, по сравнению с той эпохой, в которой жил Вяйнямейнен и первые колдуны. Тогда земля была еще очень юной, а предметы окружающего мира менялись, словно опал, по крайней мере, так говорят летописцы.

Сказание о рождении колдуна Талиесина

История начинается с того, что у гоного озера в районе Пенллин в Уэльсе обитала колдунья по имени Керидвен. Не которые летописцы заявляют, что дворец находился под водами озера, но вряд ли это утверждение соответствует действительности, да и большинство источников свидетельствуют о том, что дворец был возведен на острове. Как бы то ни было, но именно здесь Керидвен родила сына по имени Морфан, однако мальчик оказался отвратительно уродливым и получил прозвище Афагдду, что означает «полная тьма». Керидвен решила, что ребенку необходимо стать мудрецом, дабы компенсировать ужасную внешность — покрытое шерстью, словно у оленя, тело — и свирепые поступки, заставлявшие людей считать Морфана едва ли не демоном. Для этой цели мать погрузилась в изучение магических искусств.

В итоге женщина обнаружила способ, как передать Морфану все земные познания вместе с даром пророчества. Оставалось лишь собрать определенные травы в дни, когда те обладали особой силой, а затем варить их в котле в течение года и одного дня. Когда пройдет упомянутый срок, три капли отвара выпрыгнут из котла, упадут на мальчика и превратят его в волшебника.

Керидвен собрала травы и наняла слепого старца следить за котлом, в котором варилась настойка. Имя старика не имеет значения для истории. Ему помогал мальчик, служивший у слепого работника поводырем. Теперь имя этого паренька вошло в историю. Это был Гуион Бах.

Год и один день в подземелье замка Керидвен мальчик и старец перемешивали магический отвар и поддерживали огонь. В предписанное время колдунья добавляла травы, а когда год завершился, она привела сына и оставила возле котла, а сама удалилась отдохнуть.



Этот поступок оказался ошибкой, ибо в тот момент, когда кипение настойки указало на то, что волшебный эликсир готов, молчаливый простолюдин Гуион Бах, поводырь старика, отпихнул Морфана в сторону. В результате три магические капли упали на него, а не на сына колдуньи. Котел раскололся с воющим треском, а жидкость залила разложенный внизу костер Керидвен проснулась.

Вслед за этим событием наступил хаос Гуион Бах завладел колдовской силой, которая подсказывала ему, что разъяренная волшебница убьет его, если сможет. Он со всех ног бросился бежать, а Керидвен преследовала его по пятам. Эхо шагов убегающего Гуиона разносилось но коридорам дворца, а колдунья неумолимо настигала беглеца. Обнаружив выход, юноша неожиданно превратился в зайца, чтобы бежать скорее, и ринулся по траве. Оглянувшись назад, туда, где могла бы быть Керидвен, вместо волшебницы он увидел борзую с оскаленными клыками. Собака неслась словно ветер, ее поджарое тело низко стлалось над землей. Гуион достиг берега и тотчас прыгнул в озеро, используя недавно обретенные умения, чтобы превратиться в рыбину. Он скользил меж покачивающихся стеблей речного тростника, но за ним неотступно следовала гибкая бурая выдра с обманчиво добродушной мордочкой. Пасть изящной выдры уже вцеплялась в хвост Гуиона, но тот выскочил на поверхность.

Он разорвал толщу вод и изменил облик, превратившись в стрижа — в самую быструю из птиц. Уже взлетев, он заметил высоко над собой огромного длиннокрылого ястреба, легко парящего в воздухе. В то же мгновение птица склонилась и понеслась на него, держа когти наготове.

Гуион вновь камнем ринулся к земле, а приземлившись, он сжался и изменил облик, став пшеничным зернышком. Он опустился в колосящемся поле, окруженный тысячей абсолютно одинакопых зерен На мгновение все стихло. Но вскоре поивилась черная курица, суетливо пробиравшаяся по усыпанной зерном земле, склонив голову набок, словно наседка. Она тщательно прицеливалась, поклевывал, и еле слышно кудахтала. Колдунья выбирала зерно клювом, а затем отбрасывала его. В итоге она добралась до зерна, в виде которого скрывался Гуион Бах. Острый маленький клюв резко опустился, курица схватила зерно и проглотила его и мгновение ока.

Черная курица взъерошила перья и стала увеличиваться в размерах, пока вновь не обрела облик Керидвен. Но теперь колдунья несла в себе волшебное семя, и спустя девять месяцев она родила сына. Колдунья хотела было избавиться от ребенка, но ей недоставало жестокости лишить жизни столь прекрасное создание. Вместо этого она положила ребенка в специальную корзину "коракл", сплетенную из ивняка и обтянутую кожей, и приказала бросить ее в воду.

Некоторые считают, что колдунья бросила сына в море, другие говорят, что в озеро, некоторые упоминают о реке. Как бы то ни было, корзина не утонула, её подхватило течение и донесло до запруды — пруда с дамбой у берега моря рядом с Кастелл Деганви на севере Уэльса. Запруда была известна в королевстве, ибо каждый год в канун Дня всех святых в изобилии наполнялась лососем. Именно в этот год к пруду в поисках рыбы пришел Элфин, сын лорда. Вместо ожидаемого улова он нашел корзину. Он развернул пеленки и увидел сияющий лоб младенца. Элфин вскричал: «Смотри, какое сияющее чело!» По-уэльски эта фраза звучала как «Тал иесин», и, к удивлению Элфина, младенец отвечал: "Я Талиен"

Так уж случилось, что практически все известное о Талиесине относится к его детству и юности. Юный лорд Элфин был скрягой и весьма недалеким человеком, но, судя по всему, обладал добрым сердцем. Он поместил корзинку в одну из седельных сумок своей лошади и привез младенца домой к жене, которая заботилась отныне о мальчике «с любовью и нежностью», как говорят летописцы.

Еще в детстве Талиесин стал певцом и вырос в самого почитаемого среди кельтов барда, а его поэзия обладала магическом силой. Мальчик оказывал помощь приемному отцу, приносил ему процветание, а при необходимости уберегал от неприятностей. Когда Элфин был несправедливо арестован за похвальбу при дворе короля, Талиесин заколдовал оковы, и наручники рассыпались. Затем юноша спел перед собравшимся судом о споем чудесном происхождении и предсказал в страстных стихах грядущее завоевание Британии саксами.

Битва Кад Годо

Среди волшебников Талиесин обрел наибольшую популярность за умение владеть словом. К несчастью, до наших времен не дошли сведения о его героических поступках и песнях. Заглядывать в прошлое в стремлении отыскать их (да и многих других колдунов) - все равно, что глядеть в телескоп не с той стороны. Образ предстает крохотным, а все важное, кажется, происходит вне поля зрения наблюдающего. Сообщают, что Талиесин появлялся то при дворе одного короля, то в гостях у другого. В памяти все еще сохранились разрозненные фрагменты песен, однако подробности весьма скудны.

В одной из песен Талиесина говорится, что он принимал участие в Кад Годо. Несмотря на то что сказание состоит из отдельных фрагментов, особый интерес представляет описание чудес и колдуна, который их совершал. Кад Годо - это название одной из трех битв в истории Британии. Бесполезность этих войн выражалась в том, что причиной кровавой бойни являлся совершенный пустяк. Так, в соответствии с некоторыми источниками, причиной послужили белая косуля и щенок борзой; согласно другим сведениям - олень, собака и чибис. Животные, первые представители своих видов на земле, были украдены у Арауна, правителя Аннуфна, или подземного царства. Ворами оказались колдун Гуидион с братом, они успешно сражались с Арауном и, как сообщается, сохранили свои трофеи.

Сам Талиесин не сообщает об исходе битвы, но описывает первое нападение. Стоя на поле, Гуидион созвал магическую армию, говорит бард, и призвал на помощь все свои умения. По его приказу из близлежащих лесов вышла армия волшебных деревьев - быстрые и могучие дубы, яростные вязы, боярышник, ивы, рябины и рвущиеся к врагу крепкие пихты. Эта битва получила название - Кад Годо, что означает "война деревьев".
--------------------------------------------------------------------------
Вяйнямейнен против колдуньи Севера

Мрачные истории о творцах погоды просочились из обледеневшей, открытой всем ветрам Финляндии. Вяйнямейнен страдал слабостью, присущей старости. Иногда он забывал важные отрывки заклинаний, а что еще более грустно, так никогда и не женился, ибо сестра Йоукахайнена Аино предпочла утопиться, чем выйти замуж за подобного старца. И все-таки его по праву называли Непоколебимым, ибо он непрерывно защищал жителей своей области (Калевы) от врагов, наступавших с севера.

Этим врагом являлась колдунья Лоухи, правительница земли под названием Похйола. Она была поистине неукротимым противником. В различные времена колдунья насылала на Калеву тьму и чуму, но магия Вяйнямейнена всегда обеспечивала должную защиту. Лоухи искала корни процветания финнов, и как-то раз она преуспела в этом. Большая часть благосостояния находилась на магической мельнице, называемой Сампо. Мельница была выстроена финном, а Лоухи завладела ею с помощью подкупов и невыпоненных обещаний. Когда северная колдунья отказалась поделиться поистине безграничными запасами зерна и золота, Вяйнямейнен, несмотря на старость, отправился на поиски благосостояния. Он был исполнен решимости вновь с помощью хитрости завладеть драгоценной мельницей.

Летописцы говорят, что Вяйнямейнен собрал компаньонов воинов и отправился в плавание по заливу, отделявшему его владения от страны Лоухи. Когда он достиг берегов противника, то принялся напевать и наигрывать на арфе. От этой сладкой музыки заснула вся страна. Птицы не пели, звери не рычали, а Лоухи вместе с солдатами лежала в трансе.

Далее уже не представляло особой трудности достать мельницу из тайной пещеры и отправиться в плавание к родным берегам. Вяйнямейнен и его команда в течение трех дней гребли изо всех сил. Но вот судно окутал непроницаемый мрачный туман. Стало очевидно, что Лоухи проснулась и обнаружила свою потерю, ибо туман всем казался неестественным.

Всех спас старик Вяйнямейнен. Пробормотав свои заклинания, он мечом рассек туман на ленты и, словно перья, забросил их в небо.

В то же мгновение завыли ветры, а волны вздыбились, налетая на финнов и их драгоценный груз. Но магия старика сохранила былую силу, и он отбросил шторм - посланца злобной колдуньи - обратно в море.

В конце концов Лоухи сама напала на Вяйнямейнена в облике огромной хищной морской птицы. Она уселась на мачте корабля, затмив небо крыльями. Тут же произошла жестокая битва. Волшебник бился с колдуньей мечом, а когда возникла необходимость, то и голыми руками. Наконец та оказалась растерзанной и истекающей кровью. Потерпев поражение, Лоухи с трудом полетела к родным берегам, оставив обломки мельницы Вяйнямейнену и его народу, ибо часть драгоценного груза была утеряна во время битвы.
-------------------------------------------------------------------------
Король и колдуны

Шотландская легенда гласит, что осенью 1590 года в небольшой деревеньке Северный Бервик близ Эдинбурга несколько мужчин и женщин, вынашивающих злонамеренные замыслы, собрались совершить некий жуткий ритуал в расположенной невдалеке от Северного моря пустой церкви. Их цели были столь же грандиозны, сколь и ужасающи, так как в планы грешников входило ни много ни мало овладеть силами природы и изменить ход истории Шотландии, подняв на море страшный шторм.

В маленькой церквушке нечестивцы некоторое время совещались, сгрудившись вокруг до смерти напуганного кота, которого они выбрали объектом колдовства. Совершив ритуальную церемонию, несчастное животное сначала окрестили, а затем принялись жестоко его мучить, гоняя свою жертву взад и вперед сквозь горящий очаг. После этого они присоединили руки и ноги мертвого мужчины, тело которого было украдено ими с ближайшего кладбища, к кошачьим лапам, и прикрепили половые органы от расчлененного трупа под хвостом у кота. Совершив все это, они отнесли останки своего отвратительного жертвоприношения на пирс, находящийся вблизи деревни, и выбросили в море.

Внезапно, как повествует легенда, разразилась ужасная буря, окутав небеса непроглядной тьмой и выпустив на волю свирепый ветер, с воем пронесшийся над вспененным морем. Корабль, совершавший плавание из Кингхорна в Лайз, попал в шквал и разбился вдребезги. Многие погибли под обломками судна. Это трагическое происшествие, однако, не удовлетворило жаждавших крови бервикских колдунов, и они выбрали в жертву другой корабль. Той ночью британский военный корабль, согласно расписанию, должен был отправиться в рейс из Дании в Шотландию. На борту корабля, вместе со своей невестой, находился Его Королевское Величество Король Шотландии Иаков VI, позже ставший королем Англии Иаковом I. К досаде собравшихся в Бервике на шабаш, корабль короля избежал крушения, и им пришлось изыскивать новые средства.

Вскоре дело о покушении на жизнь короля выплыло на свет в ходе проводимого в районе Эдинбурга расследования по подозрению в колдовстве.

Юная служанка по имени Гилли Дункан, известная своим умением ухаживать за больными, созналась, что вызывала дьявола за тем, чтобы он помог ей стать еще сильнее. То, что это признание было вырвано у девушки под жестокими пытками, мало кого интересовало и мало что меняло; столь суровые меры были обычным делом в случае привлечения колдовских сил. Бедняжку Гилли вынудили выдать сообщников, и она назвала почти семьдесят имен, принадлежащих самым видным людям Эдинбурга.

Что же в действительности происходило (если вообще что-либо происходило) в старой церкви в Северном Бервике? Большинство ученых попросту отмахиваются от признаний Гилли Дункан и Агнессы Сэмпсон, полученных в ходе допросов с пристрастием. Более того, многие историки не преминут поднять на смех тех, кто будет рассказывать о чародеях, пытавшихся якобы в союзе с дьяволом совершить убийство, подняв на море шторм. И к тому же существует немало скептиков, сомневающихся в правдивости бервикской легенды хотя бы потому, что слишком сильна их слепая вера в великую силу магии. К последним относятся колдуны сегодняшнего дня, которые стали бы доказывать, что якобы имевшие место в Бервике события ставят под сомнение репутацию их далеких предков, обитавших на территории Шотландии.

Колдовство в эпоху средневековья и реакция на ересь

Термин «Средние века» — это один из самых неудачных исторических ярлыков, особенно для тех людей, в представлении которых этот период можно свободно и без ограничений растягивать в прошлое и включать в него даже таинственный водоворот «темных веков», о котором не осталось никаких документальных свидетельств. Многие поколения людей и их религиозные верования в период между 400 и 1500 гг. предоставляют нам обширные доказательства, подтверждающие подобные предубеждения студентов-историков или журналистов. Этот период является «полем битвы» для историков-сектантов и их подпевал, которые вначале изливают свою желчность на страницах внушительных и дорогостоящих толстых изданий, а потом благополучно скатываются к статьям в ежеквартальных исторических журналах, а в результате дело кончается мавзолеями из дорогостоящих брошюр, отпечатанных частным образом. Соперничающие философские направления то и дело атакуют друг друга записями. Их сторонники в своих работах либо подтверждают, либо опровергают обычай, нравы и верования соответствующего периода, а кроме того, пытаются решать совершенно неподдающиеся решению задачи, например, какова была общая численность людей, живших в.те времена. Католические историки, специализирующиеся на изучении средневековья, полагают, что главное достоинство заключается в количестве. Они заявляют, что в Британии, например, было около шести или восьми миллионов истинных христиан. Протестанты, их оппоненты, утверждают, что благодушные рабы или подавляемые антиклерикалы, жившие в те несчастливые времена, составляли самое большее каких-нибудь жалких четыре миллиона. Обе эти точки зрения идут в ход, когда они требуются тому, кого принято называть «обычным читателем».

С точки зрения благодушных людей, средние века представляли собой нечто вроде красочного карнавального шествия. Эти люди видят лишь передний план этой многоцветной картины, на котором солдаты воюют за христианскую веру, монашеские ордена молятся за нее, а в это время народ на заднем плане живет в основном в довольстве. На этой общей картине столь широкомасштабные блага, как единство и власть в Европе, перемежаются для разнообразия идиллическими картинками феодального быта. На них можно увидеть деревеньки, теснящиеся вокруг великодушного или, по крайней мере, покровительствующего крестьянам деспота из замка. Его супруга в головном уборе монахини облегчает страдания этих самых крестьян, и то же самое всегда готовы делать монахи в больнице соседнего аббатства (хорошие мужики, хотя любят выпить). Через каждые несколько дней наступает день отдыха, предназначенный для пения и плясок вокруг майского дерева* скорее в манере какого-нибудь веселого рождественского представления для детей, чем в духе молодого Брейгеля.

Рыцари, чрезвычайно утонченные аристократы, истинные христиане, отправляются в крестовые походы, а их жены, исключительно красивые и безропотные женщины, стоят, вырисовываясь на фоне битв, поют и вздыхают. Есть на этой большой картине и веселое племя странствующих трубадуров, бродячих актеров, чосеровских пилигримов, монахов разных орденов, а также, разумеется, цыган да еще — для разнообразия — евреев. Подвиги рыцарства, занятого соколиной охотой, рыцарскими поединками, бардами, беседами и битвами, составляют особую картину, окруженную романтическим ореолом. Поражение — участь одних только язычников, шерифа Ноттингема да еще, пожалуй, Ричарда Львиное Сердце — да и то при особых обстоятельствах, делающих ему честь. Для полноты картины следует упомянуть, что там присутствуют еще и шуты. Это общепринятое представление, чрезвычайно вульгарное, особенно широко распространено в Великобритании и представлено с разнообразными (хотя и одинаково яркими) дополнительными оттенками в католических странах Европы. В нем многое позаимствовано из туманных воспоминаний о романтической старине в интерпретации Вальтера Скотта. При этом игнорируется тот факт, что при всей своей гениальности он совершенно упустил из виду средневековые религиозные нравы и что подробности той эпохи в его изображении обычно не отличаются особой точностью, хотя и очень живописны. Другие популярные личности, оставившие заметный след в формировании наших представлений о средневековье, — это Фруассар (хотя его персонажи, в соответствии с представлениями автора, руководствуются в своих действиях соображениями личной выгоды), Мэлори и Альфред Теннисон. Здесь же следует упомянуть и о Голливуде.

Противоположная точка зрения выражена, к примеру, в пожурналистски резких произведениях мистера X. Г. Уэллса. Об эпохе средневековья** он пишет следующее: «... Западная Европа, выродившаяся, полная суеверий, грязи, болезней, побежденная арабами, монголами и турками, боялась переплыть океан или сражаться без доспехов. Она скрывалась за стенами своих городов и замков, обворованная, отравленная, подвергаемая мучениям и убийствам и притворяющаяся, что она — Римская империя, которая все еще существует. Западная Европа в те времена стыдилась своих естественных языковых различий и говорила на латыни. Она не осмеливалась взглянуть фактам в лицо, но все же стремилась вперед в поисках знаний, которые искала среди загадок и не поддающихся прочтению листов пергамента...»

Далее этот отрывок продолжается со все возрастающим отвращением. Он правдиво отражает точку зрения, выраженную во многих других работах, написанных в наше время, когда научные исследования подкрепили злобные выпады протестантов. Сюда же можно добавить для обобщения (как у Фрейда, который говорил о «долгой ночи торжества церковности») другие столь важные обвинения, как плохие зубы, рахит и недостаток нужных витаминов. Для тех, кто предпочитает именно такую позицию, вышеупомянутое карнавальное шествие состоит вовсе не из утонченных рыцарей, направляющихся в крестовые походы, а из таких крестоносцев, как те, которые присутствовали при взятии Иерусалима в 1099 г. По словам одного очевидца из своих собственных рядов, они плакали от радости, взяв город, потом шли с песнями по улицам и убивали, и у их коней ноги были до колен в крови. Между собой они сражались так же неистово, как и с язычниками, а с их женщинами нередко заводили интрижки из эгоистических побуждений. Это были безграмотные варвары, наводившие ужас на православную церковь, которую, по их словам, они якобы явились спасать. Им все было безразлично — лишь бы получить для себя обещанные им имения. Их ничуть не волновало, что введенных в заблуждение и фанатичных крестьян, шедших впереди них, убивали во множестве по всему Ближнему Востоку. В целом это были легковерные, грязные люди и в конечном счете неудачники. У них дома, в Западной Европе, у голодающих народных масс, которые к тому же часто косила чума, вымогали деньги, чтобы заплатить выкуп за феодалов, которые даже не умели разговаривать на их языке, и принуждали их работать на алчное (и опять-таки в основном неграмотное) духовенство. Этими народными массами руководили из замка, в котором жила какая-нибудь увядающая иностранка, приговоренная в отсутствие мужа к мучениям в антисанитарном поясе целомудрия и к неудобствам жизни в построенном кое-как и открытом всем ветрам замке, и вдобавок, если этот замок был построен из камня, то король мог снести его.

Странствующее население, согласно этой точке зрения, состояло главным образом из обнищавших воинов. Оно включало также кающихся грешников — как мужчин, так и женщин, — которые переходили от одной церкви к другой, где их, обнаженных, стегали кнутом в качестве интерлюдии во время священных таинств. Среди них были также заклейменные и изувеченные изгои, фактически приговоренные церковью к голодной смерти, потому что никто не смел помочь им или взять их к себе в дом, а также разбойники и папские чиновники, торгующие индульгенциями, мощами и неисчерпаемым крестом. Однако вся эта процессия двигалась гораздо медленнее, чем та, которую предпочитают видеть сторонники католиков. Дело в том, что, как неоднократно отмечалось, хотя в те времена еще не все римские дороги были окончательно разрушены, все же большая часть страны оставалась заболоченной и непроходимой. Все народы Западной Европы, за исключением, пожалуй, жителей Италии, трепетали под властью религии, построенной на страхе, и политической системы, основанной на эгоистической силе. Весь тот период, лишь с небольшими исключениями, можно назвать периодом физического, морального и интеллектуального упадка и истощения.

Все это вытекает из трудов скептиков восемнадцатого века — Гиббона и Вольтера, а в англоговорящих странах более позднего периода — из работ протестантских историков девятнадцатого века. И, разумеется, опять-таки не следует забывать о Голливуде. Здесь явно стоит упомянуть о влиянии кинематографа, потому что, о чем бы ни шла речь, это средство массовой информации всюду является «наименьшим общим знаменателем». В красиво упакованной кинопродукции сконцентрированы два представления об эпохе средневековья — романтическое и ста-тистическо-реалистическое. Оба эти представления сливаются вместе, чтобы предоставить нам развлечение с некоторым налетом низкопробного благоговения: тут вам и собор Парижской богоматери, и святилище, и Квазимодо, которого хлещут кнутом, — и все это за какие-нибудь 4—5 долларов. Более высокого уровня удалось достичь лишь немногим читателям, которые чувствуют себя там вполне счастливыми.

Как уже было показано, религия — это попытка построить такую систему и обряды, которые позволили бы победить одиночество и страх перед индивидуальностью. Средневековая католическая церковь, хотя ее учение было слишком аскетическое и значительно отличалось от учения ее основателя, все же для большинства людей более или менее успешно обеспечивала решение этой задачи. Те, кто сам не испытал выгод, получаемых от подобного «освобождения», не способны признавать их силу. Точно так же, по всей вероятности, невозможно оценить реальную привлекательность тоталитаризма, если человек не живет под властью тоталитарного правления и не признает его. Для верующих это был век истинной веры, и, как таковой, он был всепо-давляющим. Критика была настоящим безумием, а еретики и ведьмы подвергались линчеванию с такой же ужасающей жестокостью, с какой животные отправляют на тот свет своих уродливых собратьев того же вида. Если тоталитаризм допускает терпимость, он проигрывает. Существовала концепция универсальности: единство, власть и закон. Божьи вицерегенты правили на земле, римский папа управлял душами людей, предоставляя святолгу римскому императору и его вассалам возможность заботиться о людских телах. А если вы следовали за императором, то аасть имела обратный порядок.

Однако эта теоретическая позиция — еще не все. В классическом мире было многообразие религий, но при этом универсальный закон. В средние века в Европе в идеале господствовала универсальная религия, но зато были разнообразие и путаница в системах законодательства. Искусство и обычные стандарты жизни находились на более низком уровне, чем в течение сотен лет до этого в значительной части цивилизованного земного шара. Повсюду мы видим глубокое, безнадежное и намеренное игнорирование простейших фактов медицины, географии, естественных и гуманитарных наук. Королей, которые не умели ни читать, ни писать, прославляли за ученость. Многие священники не в состоянии были понять даже испорченную латынь, на которой были написаны молитвы Господу. Безрассудные орды первых крестоносцев убивали жителей Венгрии, которых они считали сарацинами только потому, что те говорили на не известном им языке. Лучшие умы той эпохи были озабочены теологическими софизмами и абсурдными положениями доктрины, и тем же самым занимались многие из тех, кто был значительно глупее. Во всех классах общества наблюдалась склонность к истерии, вспыльчивости и излишней эмоциональности*, и, естественно, такая эмоциональная неустойчивость сопровождалась величайшей жестокостью.

Нет более ужасной истории, чем история о святом Доминике, который ощипал живого воробья в назидание своим поклонникам и чтобы привести в смущение дьявола. В те времена не было никакой социальной свободы и было лишь полуголодное существование, особенно зимой, когда не было мяса. Голод был столь жестоким, что даже порождал единичные случаи каннибализма. Такая ситуация была результатом аскетической религии — одновременно и всемогущей, и глубоко пессимистической. Этот мир был «юдолью слез и крови», подготовкой к следующему миру, который для большинства людей должен был стать миром вечных мук и проклятия. Это была вполне простительная ересь — не верить, что лишь крошечное меньшинство имеет шанс избежать адского пламени. «Как могу я смеяться, как могу я радоваться?» — спрашивал Тертуллиан, и ортодоксы соглашались, что вести себя подобным образом — значит обрекать себя на вечное пламя. Было распространено убеждение, что «тот, кто нанимает шута, тем самым нанимает дьявола». Считалось, что тело — это осел, и слишком сознательная забота о нем — это еще одна кратчайшая дорога в ад. Древнеримская гигиена уступила место благочестивой грязи. Как чудо можно воспринимать историю о том, как святая Бригитта была удостоена видения, из которого явствовало, что христиане не совершат особого преступления, если будут мыться дважды в месяц. Идеальным поведением для женщин считалось поведение непорочной святой Азеллы, у которой на коленях были шишки, «вроде тех, что на ногах у верблюдов», из-за того, что она стояла на коленях на твердых камнях. В пятидесятилетнем возрасте она гордилась тем, что за всю свою жизнь никогда не разговаривала с мужчиной.


далее.....

Колдовство в эпоху средневековья и реакция на ересь

Последователи святого Фомы, даже наименее посвященные, готовы были превозносить его грязь и вшей, которых он носил на себе. Люди добровольно стремились к посту, бичеванию и всяческому изнурению. В любой момент мог наступить конец света, и подготовка к этому событию была единственным полезным занятием для человечества, которое отчаянно стремилось к спасению. Единство с природой ушло в прошлое. Вместо этого люди с горячей благодарностью принимали рекомендации христианской церкви, пытаясь посредством покаяния и отпущения грехов достичь единства с Богом. Нельзя было терять время, поскольку все ежечасно ожидали второго пришествия. «Великий Вавилон пал, — написано в Апокалипсисе, — ...и я скоро приду». Время от времени в очередной раз делали вывод, что этот великий час вот-вот настанет, и тогда вся жизнь средневековой Европы приходила в неустойчивое состояние. И в христианской Европе, и на Востоке прекращались войны, повседневная жизни приостанавливалась, и люди, напрягая глаза, вглядывались в небеса в ожидании запаздывающего Золотого века. Даже в период наступления эпохи Возрождения Томас Мор все еще придерживался ортодоксального убеждения в том, что последняя стадия существования мира неминуема. Вокруг человечества теснятся дьяволы, которые все время норовят схватить человека и утащить его в ад. Таким образом, аскетическая направленность христианства и в самом деле превратила для многих людей эту «религию любви» в «религию страха».

Естественно, церковь многократно делала попытки частично скорректировать столь угнетающую направленность своей высокой идеи. Выше было показано, каким образом празднества, характерные для древних религий, были внедрены в христианские обряды. В период средневековья были и ярмарки, и барды, и карнавальные шествия. В жизни многих святых действительно были проявления любви и милосердия. С наступлением в двенадцатом веке эпохи Возрождения пришел расцвет искусства, и люди снова стали изучать труды Аристотеля и некоторых других античных мыслителей, главным образом в переводах с арабского. Основы греческой философии, украшенные трудами Аубекра, Авиценны и Альфараби, перевели на испорченную латынь, изложив их при этом с похвальным усердием, хотя и не всегда точно. Крестоносцы, вернувшись с Ближнего Востока, принесли с собой помимо венерических болезней и других неприятностей атрибуты более высоких жизненных стандартов — подушки, муслин и пряности, —- а также стремление к познанию новых интеллектуальных сфер. Это был мощный импульс к размышлениям, однако результаты не всегда были благоприятными и вызывали ответные гонения со стороны ортодоксов - аскетов.

В двенадцатом веке даже без чуждого и порочного влияния Востока имело место новое отступление от общепринятых норм морали, которое привело в ужас целые поколения летописцев. В крестьянской среде сексуальное самоограничение всегда было практически невозможно, поскольку сексуальное удовлетворение представляло собой практически единственный способ эмоциональной разрядки для самых бедных людей. Чем ниже был жизненный уровень, тем быстрее росла численность населения. На протяжении всего периода средневековья наблюдалась тенденция к росту населения, несмотря на войны, голод, эпидемии и огромную детскую смертность. Кроме того, периодическое воздержание, предписываемое церковью, не находило поддержки у феодалов. Ведь они использовали труд крепостных крестьян и, естественно, поощряли высокую рождаемость из соображений личной выгоды, как впоследствии поступали и работорговцы. Средние классы вплоть до позднего средневековья составляли сравнительно небольшую часть населения. По сравнению с крестьянами они были менее набожны — наверное, потому, что копировали нравы богатых людей. Эти богатые, как правило, были воинами, которые свои немногочисленные подвиги благочестивого романтизма обычно с лихвой компенсировали «подвигами» потворства своим желаниям (эта статистика заботливо отмечена в исторических хрониках). Были среди богатых и представители духовенства. Духовенство же было испорчено. Кроме того, поскольку в католической Европе духовенство в значительной части состояло из монашества, гомосексуализм, этот преобладающий порок изолированных учреждений, можно считать также преобладающим пороком средневековья в целом. С тезисом об испорченности духовенства согласны все современные авторы, независимо от того, благочестивы снизили просто циничны. Должно быть, в те времена было великое множество порядочных, набожных священников, достойнейших монахов и безупречных монахинь. Однако, судя по заявлениям многочисленных реформаторов, все же не они составляли большинство. Высшие церковные должностные лица были продажны и откровенно безнравственны. Очевидно, не было никакой возможности запретить приходским священникам иметь любовниц и не подпускать монахов к женским монастырям. Великое множество скандалов и сплетен в среде духовенства давало нездоровое удовлетворение целым поколениям сочинителей протестантских брошюр. Архиепископы были ничуть не лучше. Так, в 1100 г. архиепископ города Тура простил Филипа I, совершившего прелюбодеяние. Вот еще один пример. Орлеанскую епархию отдали одному хилому юноше, которого архиепископ получил «в наследство» после своего предшественника и с которым он в то время состоял в любовной связи. Этот молодой человек получил прозвище Флора — его назвали так в честь известной куртизанки, жившей в то время. Стоило ему только появиться на улице, как ему в лицо начинали открыто распевать похабные песни. Его избрание было официально утверждено на ежегодном церковном празднике в честь невинных младенцев. В 1198 г. архиепископ города Бе-зансона на собрании членов его ордена был обвинен в клятвопреступлении, симонии* и кровосмесительной связи с аббатисой Ремиремонтской. Он тогда подвергся сравнительно мягкому наказанию. Но хуже всех, кажется, были епископы.

Типичный пример — епископ Тулский. Он «целиком предавался пьянству и охоте», а главной любовницей у него была его собственная дочь от монахини из Эпиналя. Эти отдельные примеры были бы бесполезны, если бы не служили показателями общих стандартов поведения представителей высшего духовенства в двенадцатом веке. На эмансипированном юге Франции вполне обычно было следующее выражение: «Я бы скорее стал священником, чем сделал то-то и то-то», в то время как во всей остальной Европе говорили: «Я бы скорее стал евреем...» Низшее духовенство, подобно своим начальникам, отличалось аморальностью и занималось откровенным вымогательством. В то время рассказывали историю о двух мирянах, встретившихся на рыночной площади для задушевной беседы. Они узнали друг от друга, что один и тот же священник приговорил их обоих к суровой епитимье в форме денежного штрафа: одного за то, что тот спал со своей женой во время великого поста, а другого — за то, что он воздержался от этого. Все это полностью противоречило божественной цели продолжения рода. Что же касается собственных нарушений долга, то тут духовенство стояло выше закона. Неудивительно, что во многих странах Европы священники вызывали почти всеобщее презрение.

Сложилась ситуация, при которой религия объединяла аскетические догматы с порочной практикой. В результате наступила реакция. Ее можно отнести к трем основных типам. Во-первых, были аскеты-ортодоксы, которые стремились к достижению прежней чистоты, и церковь приветствовала эту благую цель. Эти ортодоксы — францисканцы и представители других монашеских орденов — пытались возвысить и очистить устоявшуюся порочную практику с помощью как наставлений, так и личного примера. Они не имели прямого отношения к колдовству, за исключением тех случаев, когда они специально занимались борьбой с ним, как, например, инквизиторы. Следовательно, здесь можно их проигнорировать. Реакция второго типа — это реакция еретиков, пытавшихся реформировать церковные стандарты в соответствии со своими убеждениями. Однако, по мнению церкви (а нередко так оно и было в действительности), эти убеждения были позаимствованы из нехристианских источников. Реакцией третьего типа была реакция на древнюю дохристианскую систему верований, которая все еще продолжала влачить жалкое существование в среде наименее культурных людей, имея некоторые точки соприкосновения с магией, практиковавшейся среди представителей интеллектуальной части общества. Это и было колдовство, и именно его внешняя форма, которую оно приняло в тот период, является темой этой книги.

Все эти ереси заслуживают краткого упоминания здесь, поскольку в представлении инквизиторов они были тесно связаны с колдовством. Впрочем, они действительно имели некоторые черты сходства с этим культом. Как в двадцатом веке крайне правые инквизиторы-нацисты обстоятельно рассуждали о евреях, интеллектуалах и марксистах, точно так же церковники в средние века и в эпоху Возрождения со знанием дела рассуждали о евреях, ведьмах и еретиках. В свой список они включали также прокаженных, которых они считали участниками общего дьявольского заговора и которые в соответствии с этим мнением время от времени подвергались гонениям. В наше время в Европе практически не осталось прокаженных в буквальном смысле, зато это слово перешло в общий лексикон политического осуждения. Подавление арианской ереси не принесло единства в церковь. На месте одной сокрушенной секты возникали две новых. Манихеи, альбикойцы, катары, патарины и другие были внешне ничем не примечательны и вначале творили свои обряды тайно.

Так, скажем, вальденсы были лионскими бедняками и вели самый скромный образ жизни. Они были последователями Пьера Вальда из Лиона, который так и не удостоился чести быть признанным церковью, как, например, святой Франциск, представитель того же поколения. Историки нередко отмечали, что вальденсов сжигали практически за те же самые обряды, за которые францисканцев причислили к лику святых. Вальденсы были бедные, простые люди, в чем-то похожие на протестантов, хотя, несомненно, их догматы смешались с догматами других разнообразных ересей тринадцатого века. Многие из них были позаимствованы из учения Питера из Брайса, сожженного на костре в 1125 г., который всю жизнь занимался допротестантской реформацией. Он и его приверженцы постоянно обличали пороки духовенства и вели с церковью войну наподобие «мягкой Жакерии»: подвергали священников бичеванию, заставляли монахов жениться, сжигали кресты и вообще всячески боролись с традиционной верой. Гораздо более важную роль играли дуалистические верования, истоки которых лежали в учении персидского проповедника Мани, распятого еще в 276 г. н. э. Однако концепция Бога, у которой есть две стороны, добро и зло, каждая из которых стремится к господству в человеческой душе, была, разумеется, гораздо более древней.

Колдуны

Сама внешность колдуна, строгая и внушительная, очень напоминает старый дуб. Суеверный страх перед колдунами покоится на обще народном убеждении, что все они состоят в самых близких отношениях с нечистой силой и что черти не только исполняют все их поручения, но даже надоедают, требуя для себя все новой и новой работы. Что ни придумают колдуны -~ все чертям нипочем, одна забава; выдумал один колдун заставить их овин молотить — в одну ночь измолотили так, что и соломы обирать не надо: осталась одна мякина. Дал другой меру овса и меру льняного семени, велел обе смешать и отобрать по зернышку, каждое в отдельное место: думал, что над льняными зернами, скользкими и увертливыми, черти надсадятся, а они в полчаса всю работу прикончили. Пошлют иные колдуны на елке хвою считать, каждую иголку перебрать, чтобы бесы искололи себе лапы, изошли кровью от уколов, а они сказывают верным счетом да еще самодовольно ухмыляются. Другие затейники на осину им указывают: сосчитайте, мол, листья (а осиновый лист, как известно, неподатлив: без ветру изгибается, без устали шевелится, ухватить себя лапами не дается). Долго черти с ними бьются: пот с них льется градом, несмотря на то, что на осине листьев меньше, чем иголок на елке, — однако и глазом заказчик едва успеет мигнуть, как работа у чертей окончена.

Опять осклабили они зубы, опять навязываются на работу. Вбил один колдун в озеро кол и оставил конец над водой: «Заливайте, —говорит, —кол». — Стали черти заливать — не могут. «Теперь не скора явятся, — думает колдун, — дня два промучаются, а я тем временем отдохну от них». Однако колдун ошибся: хотя он наказал носить воду решетом, да забыл его «зааминить», сделать по молитве таким, чтобы они не могли навести свои чары — превратить решето в лукошко. Вот черти и залили кол. Снова пришли, расхохотались: давай им что-нибудь потруднее. Тогда колдун озлился: «Вот вам чурбан из того проклятого дерева, которое вы любите за то, что на нем удавился Иуда, и под корою которого видна кровь (кора под кожицей красновата); чурбан я вырубил во весь свой рост, да с одного конца отсек от него пол-аршина. Надо вытянуть кряж так, чтобы стал по мерке снова вро-вень с ростом». Тянули черти три дня целых — ничего у них не вышло. Пришли покаяться и опять просить работы, хотя бы еще поскучнее, например, песок с берега перетаскать в реку, по песчинке, или еще мудренее: развеять куль муки по ветру да и собрать его по порошинке.

Колдуны бывают природные и добровольные, но разницы между ними никакой, кроме того, что последних труднее распознать в толпе и не так легко уберечься от них. Природный колдун, по воззрениям народа, имеет свою генеалогию: девка родит девку, эта вторая принесет третью, и родившийся от третьей мальчик сделается на возрасте колдуном, а девочка ведьмой. Впрочем, помимо этих двух категории колдунов, существуют, хотя и очень редко, колдуны невольные. Дело в том, что всякий кол-дун перед смертью старается навязать кому-нибудь свою волшебную силу, иначе ему придется долго мучиться, да и мать-сыра земля его не примет. Поэтому знающие и осторожные люди тщательно избегают брать у него из рук какую-нибудь вещь, даже самые близкие родные стараются держаться подальше, и если больной попросит пить, то не дадут из рук, а поставят ковшик так, чтобы он сам мог до него дотянуться. Рассказывают, что один колдун позвал девку и говорит: «На тебе!» — Та догадалась: «Отдай тому, у кого взял». Застонал он, заскрипел зубами, посинел весь, глаза налились кровью. В это время при-шла проведать его племянница; он и к ней: «На, — говорит, — тебе на память!» — Та спроста приняла пустую руку, — захохотал он и начал кончаться.

Для «невольного» колдуна возможно покаяние и спасение: их отчитывают священники и отмаливают в монастырях, для «вольных» же нет ни того, ни другого.

Посвящения в колдуны у в общем, сопровождаются однородными обрядами, смысл которых повсюду сводится к одному — к отречению от Бога и царствия небесного, и затем к продаже души своей черту. Для первого довольно снять с шеи крест и спрятать его под правую пятку или положить икону на землю вниз ликом и встать на нее но-гами, чтобы затем в таком положении говорить богохульные клятвы, произносить заклинания и выслушивать все руководящие наставления сатаны. Лучшим временем для этого, конечно у считается глубокая полночь, а наиболее удобным местом — перекрестки дорог, как излюбленное место нечистой силы. Удобны также для сделок с чертом бани, к которым, как известно, приставлены особые духи. При заключении договоров иные черти доверяют клятвам на слово, другие от грамотных требуют расписки кровью, а неграмотным велят кувыркаться ведомое число раз через столько-то ножей, воткнутых в землю. Когда все обряды благополучно окончены, к посвященному на всю жизнь его приставляются для услуг мелкие бойкие чертенята.

--------------------------------------------------------------------------
Охотник на колдунов

Есть много редких занятий и профессий. Но есть и редчайшие. Скажем, "охотник на колдунов".

В Кении был такой один официальный охотник - Цума Выше. У него даже была лицензия на работу. За свои 63 года Цума упрятал за решетку немало людей за занятием вредным колдовством и ворожбой.

И, представьте себе, многие из них даже были ему признательны: ведь он приводил полицию, и та успевала их арестовать до суда толпы. Колдунов здесь обычно сжигают заживо.

Как признавался Цума Ваше, всех пойманных колдунов он предварительно видел во сне. Но, очевидно, надорвался на работе. Утратил бдительность - и его сглазили. Неуклонный борец с темными силами умер за три дня от неизвестной болезни.
-------------------------------------------------------------------------
Срединные места

Неудивительно, что в столь непрочном, меняющемся мире огромное значение предавалось всему тому, что не могло быть отнесено к тому или иному понятию. В подобных "срединных" местах - например, реки и моря - а также на всех кромках, краях, срезах, гранях, окраинах и границах могло произойти все что угодно. Предполагалось, что именно отсюда хаос мог ворваться в мир.

Не имеет значения, где находятся эти границы - в пространстве или во времени. Пещеры, переходы между открытым воздухом и земной твердью часто служили входом в мир духов. Колодцы связывали видимый мир с подземными владениями и обладали внутренней колдовской энергией, которая могла придать уверенность в будущем или вернуть умершего к жизни. Дьяволы могли быть заключены в пространство, разделяющее пену и воду или кору и дерево, теми, кто знал, как это делать.
------------------------------------------------------------------------------

Легенда о барде Каирпре

Это было время, гласит легенда, когда Ирландией правил жадный, угрюмый монарх-сатрап по имени Бресс. Он безжалостно душил налогами несчастных подданных, а кроме того, наложил дополнительные подати на их жилища и собственность, вплоть до досок, на которых женщины привыкли раскатывать тесто. В своей алчности он нередко прибегал и к хитрости. Он объявил народу, что молоко, полученное от любой коричневой коровы, лишенной шерсти, станет его собственностью. Поскольку лысая корова являлась сравнительной редкостью, жители согласились на условие правителя. Бресс немедленно собрал всех коричневых коров в царстве и провел их меж двух костров так, чтобы у животных обгорела шерсть. По словам самих ирландцев, этот монарх был отцом и дедом лесы. Однако ему было присуще высокомерие, а посему и беспечность.

Однажды во дворце Бресса появился бард и колдун Каирпре. К поэтам в те времена относились с немалым уважением. Пригласить подобного человека гостить, сколько его душе угодно, и пировать в тронном зале вместе с королем и придворными считалось одновременно и традицией, и проявлением благоразумия.

Бресс отличался крайней скупостью. Поэта поселили в пустом, холодном помещении, он получал в день лишь тарелку черствого хлеба, которую ему приносила уродливая служанка. Каирпре знал надлежащий порядок вещей, равно как и принципы поведения, которые позволяют оградить малый мир от нашествия сил тьмы. Ему также было известно, как определить стоящего правителя и на что способен колдун. Все чувства Каирпре были оскорблены и попраны. Он объявил, что покидает дворец, а после этого, как и ожидал, его вызвали к королю, дабы прочитать обычную поэму с выражением благодарности хозяину. Во время чтения поэмы Бресс беседовал со своими советниками, а поэтому не услышал, что поэма вовсе не являлась льстивой одой. На самом деле поэт сочинил небольшое стихотворение, в котором желал Брессу того же обхождения, какое тот проявлял к гостям.

Как только отзвучали последние строки поэмы, монарх ощутил легкое покалывание в щеках. Спутники с ужасом отметили огромные красные пятна, покрывшие лицо монарха. Ни один из докторов Бресса не смог излечить неприглядную лихорадку, как, впрочем, и ничто не могло убедить Каирпре снять проклятие. Поскольку закон гласил, что ирландским монархом не имеет право быть человек с физическим уродством, Бресс вынужден был отказаться от трона, к великой радости своих подданных. Все это произошло из-за нескольких стихотворных строк, наскоро сочиненных колдуном.
--------------------------------------------------------------------------
Легенда о волшебнице Цирцеи и нимфе Сцилле

Далеко от владений первых колдунов, на покрытом лесом острове в Адриатическом море жила волшебница Цирцея. Её спутниками были прирученные медведи, волки и свиньи, которые некогда являлись моряками . Всегда злобствующая, Цирцея заманивала их на берег магическим пением и превращала в животных с помощью заклинаний.

Моряки были не единственными ее жертвами Еще одной пострадавшей оказалась очаровательная нимфа Сцилла. у которой вошло в привычку купаться у берегов острова. Она привлекла внимание колдуньи благодаря своему любовнику пастуху, которого возжелала Цирцея.

Цирцея отправилась однажды ночью через сосновый лес к тому месту, где Сцилла купалась по утрам. Колдунья уселась на скалу и высоко подняла хрустальный сосуд, который принесла с собой. Она вылила в море зеленую, как изумруд, жидкость. Цирцея некоторое время наблюдала, как на водной глади пляшут и растворяются заговоренные пузырьки Затем она исчезла.

На рассвете сладкоголосая нимфа, напевая, появилась на берегу. Она вошла в воду, любуясь жемчужным блеском своих ног. Когда Сцилла за шла поглубже, цвет сгустился до зеленого и ее окатило волной прилива Затем, к своему ужасу, она увидела в водовороте зеленую извивающуюся массу, которая медленно подобралась к её бедрам и утащила вниз.

Сцилла скрылась под водой. Когда ее голова появилась на поверхноcти, она выглядела ужасной, а из клыкастой пасти лилась слюна. Голос, исходивший из горла, походил на звериный рык. Превратившись в чудовище, Сцилла стала кошмаром для моряков этого моря. Что касается Цирцеи, то она еще долго жила на острове в тени сосен И все-таки никто не знает, насладилась ли она любовью пастуха Сциллы, ибо в предании не говорится о том, что с ним проиэошло.
-------------------------------------------------------------------------
Легенда о Киевском колдуне Волге и татарском хане

Русские гусляры рассказывают следующую историю. Когда сверкающие шатры Золотой Орды — татарских наследников великого Чингисхана — были распростерты по всему заснеженному Кавказу, татарские вожди обратили алчный взор на север, к России. Здесь им пришлось помериться силами с волшебником Волгой Всеславичем. Вокруг этого имени существует множество странных историй. Говорят, его мать была киевской княжной, а отец — змеем. Мужество досталось ему от матери, а от отца — чары и хитрость. По ночам Волга принимал облик льва и охотился на лесных зверей. Когда он отправлялся на ловлю осетра, то принимал облик щуки. Однако днем он был воином и вождем племени. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, у него была армия из семи тысяч бойцов, и во главе этого войска Волга Всеславич бросил вызов татарам.

Вот как это случилось. В Киев пришло известие, что Золотая Орда, обосновавшаяся на Кавказе, готовится к вторжению. Колдун-богатырь собрал своих сотников на совет, но никому из них не хватило смелости отправиться на разведку через русские степи к горному оплоту врага. Говорят, что при виде подобной трусости Волга Всеславич рассмеялся и в тот же миг исчез. На том месте, где он стоял, появился баран, который тотчас повернулся и понесся прочь во весь опор. Русские успели лишь заметить позолоченные рога зверя, сверкавшие на горизонте. В течение долгих дней и ночей, в дождь и ветер баран пробирался к территории хана. Наконец он застыл на горном кряже, разглядывая простиравшуюся внизу равнину, открытую всем ветрам. Там, около ханского лагеря, маршировали стражники. И никакой враг доселе не мог проникнуть в него. Час спустя птичка с алым хохолком приземлилась на шатер хана. Птичка склонила голову, чтобы услышать беседу находившихся внутри мужчины и женщины.

Птица слышала, как хан рассказывал супруге о своих планах по разделу богатых русских земель между сыновьями. Женщина вскричала: «Мне приснилось, как бьются две птицы — и маленькая северная птичка убивает южного ворона. Той маленькой птичкой был волшебник Волга, не поднимай меч против него». Но татарин отругал ее за подобные сны. Птичка расправила крылья и улетела.
В ту же ночь в лагерь пробрался хорек, он обрывал тетиву луков и перекусывал стрелы. Пока охранники соображали в чем дело, хорек уже был таков, а до них донесся предсмертный хрип лошадей. Солдаты бросились искать невидимого врага. Поначалу кто-то увидел волчью тень на крепостной стене, затем другие услышали удары крыльев сокола, летящего в сторону России. Оставшись без оружия и лошадей, татары пали духом.

Но такой мести русскому колдуну было недостаточно. Он собрал воинов в Киеве и отправил их на юг к татарскому лагерю. Никто не заметил их продвижения, никто не услышал их шагов. Зоркий стражник, осматривавший укрепления, мог бы заметить тысячи муравьев, ползущих колонной под воротами, но и этого не произошло. Только хан и его охрана, находившаяся внутри укреплений, увидели воинов, выросших на том месте, где прежде были крошечные муравьи. Спустя какие-то мгновения татары пали от русских мечей.
------------------------------------------------------------------------------
Мананнан Мак Лир

Вряд ли можно найти серьезные различия между печальными сагами о битвах Севера и историями о беспечном и самом любимом колдуне - творце погоды Мананнане Мак Лире, обитавшем на омываемом водами острове Мэн.

Мананнан происходил из древнего ирландского рода Туата Де Дананн. Задолго до начала истории этот народ канул в Лету, оставив страну простым смертным. Особым владением Мананнана являлось море, где власть колдуна казалась поистине беспредельной. Имя его окружено бесчисленными легендами. Говорят, что у Мак Лира было судно, которое всегда направлялось в нужное место, не нуждаясь в командах, а также ходило по морю без руля и ветрил. В доспехах, сияющих, словно солнце, он мчался верхом на коне по земле или морю. Один только вид его меча заставлял врагов слабеть и терять силы, а когда он заворачивался в мантию или укрывал ею другого человека, то полностью исчезал из виду.

За все время его жизни - а некоторые считают, что он до сих пор живет - его королевство не знало поражений. Когда приближались, Мананнан обволакивал остров туманной дымкой и ничего не подозревавший противник проплывал мимо. Колдун мог поднять штормы по собственному желанию, а по необходимости мог бросать в воду деревянные стружки, каждая из которых вырастала в военный корабль. Из каждого отдельного воина он мог создать сто вооруженных мужчин.

Во времена мира Мананнан обеспечивал процветание. Он разводил рыбу, словно домашний скот, а когда свинью из его стада закалывали, оставшиеся кости вновь превращались в пухлое живое существо. Это был самый счастливый и щедрый из колдунов, даривший радость всем окружающим.

Мананнан с отцовской теплотой относился к ирландцам - этот народ был у него под особым надзором. Он тренировал местных юных воинов, обеспечивал их мощным оружием и лечил раны, полученные в битвах. Познакомившиеся с ним становились лучше и мудрее.

Хранитель острова Мэн, Мананнан Мак Лир правил скакуном по прозвищу Енбарр, что означает "великолепная грива". Лошадь легко переносила всадника как по земле, так и по морю. Никакое оружие не могло пронзить доспехи Мананнана, и никакой враг не пережил бы ударов его меча. Ибо меч тот назывался Ответчик.
-------------------------------------------------------------------------
Проишествие с Клэрвиусом Нарсиссом

В 1980г. в г. Эстере на Гаити на рынок пришел какой-то мужчина и, подойдя к торгующей женщине по имени Анжелина Нарсисс, представился ее братом Клэрвиусом Сказать, что женщина была изумлена, значит, не сказать ничего. Уже восемнадцать лет Анжелина не встречала своего брата. Более того, в последний раз она видела его в гробу. Врачи в больнице Альберта Швейцера подтвердили смерть, и Клэрвиус был похоронен на маленьком кладбище к северу от родного поселка, а на его могилу водрузили бетонный памятник.

А теперь брат вернулся... и готов был поведать Анжелине удивительные вещи.

Клэрвиус рассказал, что еще до смерти его душа была продана бокору родным братом, с которым у них произошла серьезная ссора из-за земли. Он помнил все, что случилось потом- Как весной 1962 г., запинаясь, подходил он к дверям больницы, чувствуя озноб и тошноту, кашляя кровью. Клэрвиус помнил, что провел несколько дней в больнице на кровати, и с особым ужасом вспоминал как двое врачей-ассистентов констатировали его смерть. Потом вызвали старшую сестру Мэри Клэр, которая опознала тело и оставила отпечаток своего пальца на свидетельстве о смерти. Находясь все еще в сознании, но чувствуя, как душа словно бы парит надо всем, он наблюдал за тем, что происходит, но был не в силах вмешаться. Нарсисс смотрел, как его тело поместили в холодильную камеру, а затем похоронили.

Он вспомнил также, что гвоздь, вбиваемый в крышку гроба, оказался слишком длинным- и поранил ему щеку, после чего остался шрам.

Через несколько дней, все еще лежа в гробу, он услышал барабанный бой и пение. Затем бокор трижды позвал его по имени. Едва Нарсисс вышел из гроба, как был высечен сизалевым кнутом, связан и облачен в черную одежду. Не имея сил сопротивляться и разговаривать, он был отправлен вместе с другими зомби на север страны. Днем хозяин заставлял их прятаться в кустарнике, а по ночам зомби продолжали свой тяжелый путь к отдаленной плантации сахарного тростника, где им было суждено выполнять самую трудную работу. Целых два года, вспоминает Нарсисс, он работал на поле с раннего утра до позднего вечера, пока один из зомби не был избит с особой жестокостью за то, что отказался есть. Порки были, впрочем, обычным делом и не вызывали недовольства. Но на этот раз непокорный взбунтовался. В бешенстве он схватил лопату и убил хозяина. Освободившись, все зомби вышли из оцепенения и разбрелись в разные стороны.

Однако Нарсисс не знал, куда пойти: если он вернется в родной поселок, то брат опять попытается убить его. Шестнадцать лет он бродил по стране, пока однажды не услышал о смерти брата. Лишь после этого известия Нарсисс осмелился вернуться в родной дом.

В том, что этот человек не лгал, не было никакого сомнения. Клэрвиус выдержал испытания и был признан многими родственниками, хотя свидетельство о его смерти с отпечатком пальца сестры было заверено Скотленд-Ярдом, Но никто особо не радовался этой встрече — ведь раньше он был эгоистичным и самодовольным человеком, теперь же зная, что он — зомби, родственники еще больше отдалились от Клэрвиуса. Отвергнутый домашними, Нарсисс прозябал в местной клинике и выполнял поручения баптистов. Однажды он решил заглянуть на кладбище и посетить свою могилу, где на бетонной плите все еще можно было прочесть слова: Ici repose Clairvius Narcisse. Местные рабочие сочли за лучшее держаться от Клэрвиуса на почтительном расстоянии.

Легенда о колдуне Вяйнямейнене и Йоукахайнене


Однажды, давным-давно, в начале начал, запряженные лошадью сани скользили по тропе, прорезавшей пустоши Финляндии, огибавшей сверкающие озера. Извилистая дорожка вела к темным сосновым лесам, где завывали волки. Вожжи крепко сжимал старец с густыми бровями и седой бородой. Это был колдун Вяйнямейнен, прозванный Непоколебимым.

Время от времени взгляд старика обращался к стене далеких лесов, возвышавшейся у северной границы пустоши. На бескрайнем просторе он заметил только один движущийся предмет — крошечную точку в бледном снежном сиянии. Проходили часы. Точка росла и обрела форму саней, запряженных скакуном, который несся словно по воле ветра.

Колдун натянул вожжи. Но незнакомые сани налетели на него, неотвратимые, как стрела в полете. С треском сани врезались в его повозку, полозья сцепились. Кони, стесненные спутанной упряжью, ржали и топтались на месте, пар поднимался от крупов животных. Мужчины старались сдержать коней. Вслед за этим наступило краткое молчание. Вяйнямейнен бесстрастно оглядел ездока и спросил название его клана. Прозвучавший ответ содержал оскорбление и вызов. Чернобородого юношу звали Иоукахайнен, и он, выехав из Лапландии, путешествовал по северным пустошам. Путник слышал о могуществе старого колдуна, знал, что тот оживлял предметы волшебными песнями, разговаривал с орлами и призывал водных духов. Песни старца заставляли цвести даже мрачную пустошь. Преисполненный высокомерия, Иоукахайнен прибыл сюда, чтобы заколдовать колдуна, спеть песню, которая навечно обратит старика в снег, и, тем самым, занять место главного мудреца Севера. Старик все это выслушал и лишь затем заговорил.

— Расскажи мне, что ты знаешь, — попросил он.

Иоукахайнен принялся напевать вместе с ветром, сочиняя песню, которая могла бы доказать, что юноша обладает колдовским пониманием происходящего в мире. Однако все, о чем он пел, лежало на поверхности и не превышало познаний ребенка. Юноша рассказывал, что пламя существует возле очага, а дымовые трубы — на крышах, что люди пашут землю с помощью лошадей на юге и оленей на севере. Он пел о самом обыденном: о приемах рыбной ловли, об умениях фермеров и особенностях почвы.

— Расскажи о более глубоких сущностях, — предложил Вяйнямейнен.

Голос юноши набрал силу. Он пел об истоках. Он заявлял, что сам пахал море, подпирал небо, управлял луной, закидывал звезды на небеса и придавал светилам форму созвездий.

— Ты лжешь, — спокойно произнес Вяйнямейнен.

Обиженный Иоукахайнен бросил вызов колдуну, предложив драться на мечах. Старик отказался. Иоукахайнен отвечал угрозой:

— Если ты, старик, не померяешься со мной силой на мечах, я спою песню и ты обратишься в свинью, в хрюкающего, грязного, копающегося в земле и живущего в свинарнике кабана.

Теперь Вяйнямейнен разозлился. Он откинул голову и принялся петь. Мощные, пронзительные мелодии полились с небес, а земля содрогнулась. Задрожали горы, озера вышли из берегов, огромные камни рассыпались на части.

Это было только начало. Продолжая напевать, чародей повернулся к Иоукахайнену. Изогнутый шест, которым тот управлял санями, покрылся ветками, а великолепная повозка превратилась в кучу бревен, скатившихся в озеро. Разукрашенный хлыст юноши исчез, а вместо него появилась хрупкая болотная тростинка. Лошадь превратилась в скалу, нависшую над водопадом. Золотой меч Иоукахайнена взорвался вспышкой молнии, а его стрелы, выпустив крылья, взлетели в небо. Одежды юноши слетали одна за другой, падая в лужи либо взмывая к облакам, словно воздушные змеи. Обнаженный и замерзающий Иоукахайнен почувствовал, что погружается в болотистую землю.

Вяйнямейнен продолжал безжалостную песню, а ноги Иоукахайнена, тяжелые как камни, постепенно затягивали парня вглубь. Наконец, холодная земля сомкнулась вокруг плеч, и Иоукахайнен ощутил несильный, но леденящий рывок за ноги. Великий страх наполнил его душу, и он взмолился.

— Вечный мудрец, — вскричал Иоукахайнен, — отзови колдовские чары и пощади мою жизнь. Позволь мне заплатить выкуп.

В ту же секунду прекратились и песня и погружение в землю.

— А что ты можешь мне дать? — поинтересовался старец.

Иоукахайнен предложил великолепные арбалеты, но Вяйнямейнену это не требовалось. Мальчик предложил пару быстрых лодок и двух жеребцов, но и это у старика имелось в изобилии. Иоукахайнен упомянул о серебре, но у колдуна и его было в достатке. Лапландец предложил поля, принадлежавшие ему по праву рождения, но старика это не заинтересовало. Он вновь начал петь, и Иоукахайнен стал медленно погружаться вглубь.

Когда земля уже смыкалась возле его рта, он предложил колдуну свою юную сестру Аино.

Вяйнямейнен прекратил петь и призадумался. Стоящее предложение — ведь именно этого у него не было. Кроме того, прекрасная девушка, способная скрасить старческое одиночество, — это достойный выкуп за нанесенное оскорбление. Вяйнямейнен согласился. Он уселся и, улыбаясь, трижды что-то пропел. Эта песня вытащила Иоукахайнена из болота, вернула его вещи из луж и облаков, достала сани из озера, а лошадь — из скалы.

Иоукахайнен вновь обрел жизнь, заплатив за это собственной сестрой.

Легенда о Кормаке Мак Арте


Так, например, Мак Лир преподал урок Кормаку Мак Арту. Кормак был мудрым, хотя и несколько вздорным ирландским правителем. Пробелом в мудрости островного монарха являлось отношение к женщинам. "Брюзгливые, кичливые, распутные существа с птичьими мозгами", - описывал он женщин. "Алчные, мстительные, скаредные, скорые на оскорбления, красноречивые по пустякам", - и далее в том же роде.

Однажды, когда Кормак прогуливался по укреплениям деревянной крепости в Таре, цитадели ирландских правителей, он заметил приближавшегося юношу. Путник нес серебряную ветку, с которой свисали девять золотых яблок.

Юноша тряхнул ветвь, и яблоки зазвенели сладкой мелодией.

Нежная мелодия заставила Кормака позабыть обо всех делах и заботах. Он окликнул юного странника и поинтересовался, не согласится ли тот продать яблоневую ветвь. - Конечно, - последовал ответ. - Не существует такого, чего бы я не желал продать.
- А какова будет цена?
- Я скажу только тогда, когда вы решите покупать, - отвечал юноша.
Король согласился.
- Так какова же цена? - поинтересовался он вновь.
- Ваша жена и дети.

То ли это было воздействие музыки или раздражение, вызванное женой, но Кормак, не протестуя, отдал всех троих.

Год спустя, несмотря на наслаждение от музыки яблочных колокольчиков, Кормак стал скучать по своей семье. Движимый одиночеством, правитель отправился по той же дороге, по которой они ушли. Пока он шел, вокруг него сгущался туман, а когда дымка рассеялась, Кормак оказался в незнакомой сказочной стране, где на зеленых лугах стояли странные здания из сатина и перьев. Он шел, пока день не стал клониться к закату, и в итоге добрался до ярко освещенного дворца. Привратник добродушно поприветствовал гостя, приглашая отдохнуть и поужинать.

Внутри готовили свинью к убою. Хозяин замка отрезал кусок свинины и положил его жариться. - Теперь, - с улыбкой заметил хозяин, - как же мы будем развлекаться? Вот что. Расскажите нам какую-нибудь историю. И помните о следующем - если ваш рассказ правдив, то мясо этого поросенка будет готово к концу рассказа.
- Я бы скорее послушал вас для начала, - отвечал Кормак, - а после - вашу жену. Затем уж и я с радостью поведаю о своем.
- Очень хорошо, - весело согласился хозяин. - Гости могут поступать как им привычно или как им вздумается. Вот моя история. Я владею семью свиньями, но могу накормить каждой из них весь мир. Когда одна из них заколота и съедена, я помещаю кости обратно в свинарник, а когда только всходит солнце, животное вновь оживает. Итак, если я рассказал вам правду, то этот кусок мяса должен быть готов.
Он проткнул мясо ножом, его слова оказались правдой.

Наступил черед жены.

- У меня есть семь белых коров, - поведала она, - и их молоко никогда не пересыхает. Если бы жители всего мира собрались на этой равнине, я бы напоила всех. Если я рассказала правду, то второй кусок мяса тоже должен быть готов.

Так и случилось.

Теперь Кормак догадался, кем был хозяин, ибо только Мананнан владел подобными коровами и свиньями. Гость сообщил об этом, колдун кивнул в ответ, но потребовал историю Кормака без задержки. Кормак рассказал, что потерял жену, а теперь скучает. Когда он закончил, дожарился третий кусок мяса. Мананнан рассмеялся.

- Вы правитель Кормак, - заметил он, - и я хочу рассказать вам правду. В образе того юноши вы видели меня, именно я увел вашу семью. Как вы помните, все было честно и в соответствии с заключенным нами договором. Но теперь вы здесь, мнение ваше, судя по всему, изменилось, а поэтому я счастлив и рад видеть вас. Что касается вашей жены...

В тот же момент колдун подпрыгнул, быстрым шагом направился к двери, завешенной темной портьерой, распахнул ее и пригласил кого-то войти. Это были жена и дети Кормака.

После слез и объятий все уселись за длинным дубовым столом. Мананнан поднял золотой кубок. - А вот и еще одна любопытная вещь, - пояснил он, - произнесите ложь перед этим кубком, и он разлетится на сотни осколков. Скажите правду, и он снова соединится.
- Покажите, - попросил Кормак.
- Хорошо, так и быть, - со смехом отвечал Мананнан. - После того как я забрал вашу жену, должен с прискорбием сообщить, что она нашла себе нового супруга.
Кормак почувствовал, как стальные обручи сжимают грудь. Однако Мананнан расхохотался, а после этого смех его утонул в звоне золотых осколков, посыпавшихся на стол.
- Боюсь, - со смехом добавила жена колдуна, - что мой супруг солгал.

Обломки кубка взлетели вверх, соединившись в единое целое.

После этого оставшаяся часть ужина прошла за рассказом историй, все более фантастичных. По мере того как Мананнан рассказывал все новые истории, кубок, рассыпавшийся на куски, казалось, терял всякую способность восстанавливаться. В итоге настало время прощаться, а когда Кормак проснулся, то оказался в собственном замке. Рядом с ним спала любимая супруга, а у кровати стояли золотой кубок правды и серебряная ветвь с золотыми яблоками.